С телефона. Воспоминания.
Многие эпизоды жизни имеют обыкновение вспоминаться. Причем вспоминаться не поверхностно ("да, было, но прошло"), а весьма детально вплоть до мелочей. Именно так я и вспомнила весьма неожиданно для самой себя небольшой отрезок моей жизни.

Была осень с ее проливными дождями, грустными листьями и жутковатыми деревьями. Это произошло в 2002м году. Хотя, что было особенного? По сути-и вовсе ничего интересного моя история из себя не представляет. Она просто пропитана атмосферой детской осени, атмосферой похлюпывающих ботинок, мокрых волос и влажных ресниц.
Именно такой я всегда возвращалась с прогулки в частной школе. Похлюпывая носом, я сосредоточенно выливала воду из ботинка, после чего надевала толстые носки со сменкой и отправлялась в класс. С прогулок я неизменно приходила в ужасном расположении духа. Что могло быть интересного осенью? Да решительно ничего! Дожди, опавшие листья, общипанные каштаны, держащие серое небо и их орехи, которые то и дело норовили упасть мне на голову и запутаться в волосах. Вяло. Неинтересно. Немного страшно. Именно такой была осень. До поры до времени.

Изменил ее мой тогдашний знакомый. Мы учились в одном классе, но особо не общались. Помню только то, что его имя по алфавиту было первей моего, ну и то, что его фамилия навевала мне ассоциации с кораблями и морем.

Во время одной из прогулок, в такой типичный серый день он подошел ко мне и вручил мне маленькую коробочку. Знаете, в таких еще обычно лежат игрушки в киндер сюрпризах? Вот именно такую коробочку он мне и подарил. Она была бледно оранжевого цвета. Я ее открыла, думая, что там игрушка. Но там ее не было. Там было пусто. Я спросила, зачем он мне ее отдал. На что он ответил, что если мне станет скучно и грустно, чтобы я открыла коробочку и тутже появится он.

Он появлялся. Когда я хотела. Иногда я все же медленно прогуливалась по унылому парку на территории школы, ненароком ловля волосами случайные опавшие каштановые орехи (до сих пор не знаю, как они называются), но чаще я открывала коробочку и сию же секунду он, как сивка бурка, честно, появлялся со мной и мне становилось хорошо. Легко. Весело. Так летела мимо осень, до сих пор казавшаяся мне бесконечной.

А потом вдруг мне стало очень грустно. Я сидела дома. Одна. В темноте. А пульт от телевизора был спрятан доброй мамой. Тогда я решила открыть коробочку. Открыла-его рядом не очутилось. Я открывала и закрывала эту насчастную коробочку до тех пор, пока не поняла, что чуда не будет. Чуда и не произошло.
Все было как обычно. Как всегда. Без чудес и сюрпризов. Ноябрь вновь стал унылым и серым.

---

С телефона. Безымянный-2.
Жил-был человек. Человек, как человек. Хотя, это даже и не человек наверное вовсе был, а лишь отражение рода людского в крупицах пыли. Но бывает же, что и пыль приобретает цвет, или носится по миру, подгоняемая ветром, словно парус. Порой бывает достаточно нескольких "вдруг", чтобы все изменилось. И это- именно наш случай.
Утро не предвещало ничего особенного. Да и, говоря по сути, в жизни Безымянного давненько не бывало таких утр, которые что-то предвещали или как-то воодушевляли. Был тихий звон настырного будильника, заведенного на 6 утра, неторопливое попивание ежеутренне-будничного кофе, выуживание аккуратно сложенного и проглаженного костюма из совсем-не-таинственного шкафа. Шкафы этого сорта не показывают даже в фильмах: настолько они просты и не примечательны.
Неторопливость и слаженность действий потрясала. Казалось, что он двигается как будто бы нехотя, но при этом он с поразительной быстротой выполнял все приготовления к наступившемц относительно недавно дню.
Примерно через полчаса он сел в автомобиль и вдруг обнаружил, что бензина осталось совсем мало. Обычно он "заправлялся" в пятницу по пути домой. Но в среду, да еще и утром? Нет, такого точно еще не было. От дома до работы ехать обычно приходилось совсем немного. В среднем-минут двадцать, но, несмотря на такую близость "точки А" и "точки В", ровно между ними находились аж целых две заправки.
Доехав до одной из них, он попросил рабочего заправить машину и, уклоняясь от капель назойливого дождя, пошагал к кассе.
Выезжая с заправки, он чуть было не сбил щенка. Безымянный не мог понять, почему это произошло. Он вышел из машины, чтобы взглянуть на ту псину, из-за которой он теперь уж точно опоздает. А так не хотелось! И все из-за этой твари! "Эта тварь" оказалась крошечным замерзшим щенком. Безымянному хотелось просто пнуть его ногой, оттащить в сторону, да что угодно с ним сделать, пусть только под колеса не попадается. Но потом он увидел огромные, бездонные карие глаза щенка. Из них так и выливалось наружу бесконечная любовь, доверие и почтение к безымянному. Безымянному было неуютно под этим взглядом и он, ни с того, ни с сего решил загладить свою вину перед щенком. Он взял его на руки, отнес в машину и там завернул в вытащенный из бардачка плед, посадив и застегнув ремнями на одном из кресел.
С этого и началась первая в жизни безымянного настоящая, крепкая и искренняя дружба. Даже те люди, держащие в руках холодное пиво и говорящие с ним обо всем, если только платил он, не способны были его понять хоть на одну десятую так же, как его понимало это чудо природы с бесконечными шоколадными глазами. Теперь безымянный научился улыбаться.
Знаете, людям нужны те, кому бы они отдавали свои нитки. Отдавали бы им себя. Именно с этой целью и были придуманы боги. Но Безымянный предпочел богам собаку. Того самого щенка, которого поначалу он чуть было не убил и даже несколько минут ненавидел. Вспоминать об этом он не желал. Главное- настоящее. Прошлое уже закончено и ничего с ним не поделаешь, а будущего еще попросту нет.
А пока щенок мирно посапывал в его ногах. Спустя несколько дней щенок сбежал.
Безымянный, с не присущей ему наивностью полагал, что собака и не подумает о побеге. Он попросту даже забыл о том, что его жена не выносит собак, да и собака- вполне свободное и независимое животное. Он и не подозревал о том, с какой легкостью перед псом открывались все двери, распахивались настеж сердца встречных, полных умиления, и до чего была изобретательна жена, ненавидящая собак. Не догадывался он ни о осколках стекла, подсыпаемых в корм уже не щенка его женой, ни о том подкопе под изгородью, над которым усердно, не жалея когтей, лап и сил трудилось животное. И в один день повзрослевший щенок сбежал.
Пару-тройку дней после его исчезновения Безымянный ходил, как в воду опущенный. Но потом к нему вернулась его серая пыльная каменистость и все возвратилось на круги своя.
Но тут вновь вмешался случай.
Повзрослевший щенок уселся посреди дороги и на этот раз его уже сбили. Но, как назло, Безымянный был рядом и за пару секунд до аварии узнал своего щенка. Ему показалось, что машина сбила животное насмерть, и им овладело бессильное тихое отчаяние. Типичная особенность помогать ему явно не желала.
Грустный, вошел он в привычный лифт и устало нажал кнопку. Когда лифт открылся в следующий раз, Безымянного в нем не было.
Жил-был человек. Человек, как человек. И вдруг исчез.

---

С телефона. Безымянный-1
Жил-был человек.
Человек, как человек. Ничем особенным и не выделялся. С его внешностью можно было безбоязненно и без масок грабить банки и казино, школу и университет закончил хорошо, но все же без отличия, работал в меру: не лентяйничал, но и не перетруждался. Жизнь как жизнь. Только это не жизнь была, а лишь ее отражение.
По утрам неторопливо пил кофе, заедая бутербродом, и, одевшись как можно более аккуратно, уезжал на работу. В обеденный перерыв еде предпочитал общение с коллегами. Вечером насмешливо поглядывал на свою суматошную жену, которая вцепившись в подушку смотрела вечерние новости. Она слишком много знает, чтобы жить спокойно. Если бы он, например, вдруг услышал предупреждение о надвигающемся урагане, то бы максимум его действий ограничился закрытием форточки. А она весь квартал вывезет и в пещерах под землей поселит. Замучаешься потом извиняться перед всеми.
Изо дня в день, из недели в неделю в его жизни ничего не менялось. По будням был утренний кофе, дневная болтовня и работа и вечерние улыбки, прикрываемые салфеткой. По выходным- сон до полудня, вечерние посиделки в пабе.
Он знал поименно любовников жены. И ему было на это плевать. Юношеская страсть, чувства в нем угасли. Почему не развелся? Да потому что так было привычней. Он привык ее видеть по утрам и прятать смешки над ней в салфетку. Это стало чем- то вроде традиции, а еще в детстве родители ему тщательно внушили, что традиции- это вещь чрезвычайно вечная и свято непоколебимая.
Да, этого фанатика обыденности и маньяка во имя серости действительно можно было убить или искоренить только атомной бомбой. Да и то не факт, что вышло бы.
Обычно даже такой сорт людей о чем-то задумывается, поняв всю краткосрочность жизни. Но если бы он поверил в то, что жить ему осталось, скажем, дня два-три, первое, о чем он задумался- это наверняка выбор похоронного бюро, гроба и умственный пересчет средств на все эти махинации. Даже смерть теперь стоит денег. Вторая его мысль- скорее всего, заурядные и не особо охотные мысли по поводу защиты себя. Он не особо заботился о том, чтобы выжить. На этом свете его ничего не держало, да и на тот ничто не тянуло. Его жизнь ему уже порядком поднадоела, но вносить какие-либо поправки он не хотел: либо боялся, либо не видел смысла, а может, и то, и другое.
На его лице не было ни разу грусти. Он обладал типичной английской особенностью- умением запаковывать вину и боль в отдельные, специально приготовленные для этого клетки сознания. Его память всего лишь регистрировала воспоминания. Вспоминая какой-то момент он не радовался и не начинал заполнять клетки сознания, он просто вспоминал. Не думал: верно или нет когда-то он что-то как-то кому-то совершил. Он вытаскивал воспоминание на поверхность, и, не дав ему вздохнуть, тутже топил его в своем болоте памяти.
Вроде серый, как пыль. А потом приглядишься, и становится видно, что даже и пыль не такая серая. Отблески, рефлексы, тени, полутени, рельеф- все это проглядывает, так и выскакивает наружу из невзрачной, казалось бы, серости.
Жил-был человек. Самый обыкновенный человек. Только вот-вот в его жизни что-то должно было измениться.

---

А знаете, я отчаянно и до последнего не верю. Даже не хочу верить. Хотя, скорее, мне просто не верится.

Во что?

В то, что я жива. В то, что я живу. И что не я одна – такое причудливое нагромождение плоти. Во все эти тысячи и миллионы, которые умещаются на считанных сантиметрах бумаги газет и журналов. Ведь даже единица – это что-то нереальное. А десятки, тысячи, миллионы… Нет, не верится.

А ведь не я одна сейчас о чем-то думаю, мечтаю. И всегда найдётся тот человек, который в то же самое время, что и ты, делает то же самое. Не верится.

А ведь все могут думать. У всех свои переплетения характера. Свои судьбы. Не верится.

Да я и не хочу верить. Вера уже стала чем-то примитивным, совсем простым. Она уже недалека от привычки, привыкания. А это угнетает чудеса. Когда ты к чему-то привыкаешь, умирает чудо, которое всё время было тут, у тебя, под самым боком, совсем рядом. Такое нежно-сказочное.

Нет, не верится.

---

внезапно.
нельзя ненавидеть людей.можно-их жизнь.
моё.

---

Солнце.

солнце садится за горизонт.это значит, что скоро для кого-то,уже не для тебя начнётся новый день.новый день, скопище открытий и провалов,любви и ненависти,жизни и смерти,сердца и ума.оно почти ушло:его уже трудно поймать, вернуть.и никто уже и не думает о том, как ему трудно.ему трудно работать на нас, выполнять наши прихоти,желания,всё то, что мы пытались вместить в какой-то крошечный промежуток времени.а оно пытается нас услышать и понять.
быть может,оно когда то было человеком.слишком добрым человеком.знаете,таким, который вечно пытался всем помочь.вот небо,земля,мир и решили, что стоит ему или ей заботиться обо всех,раз он или она так хочет.оно сначало всех нежно, ласково оберегало,помогало постоянно,а потом начала сходить с ума и загорелось.оно устало.от людей и их прихотей.но за каждое невыполненное желание на день на солнце появляются дыры.это было наказание за злость.добрые не могут злиться.а если и могут,то не должны.


миниатюрная миниатюра).

---

вернулась.
было круто.
вика одолела серфинг).
рассказы-позже).
устала(.

---

Ловля зайцев.

Солнце лениво вылезало из-под горизонта, и его усталые лучи неторопливо нагревали прохладный воздух и остывшую за ночь землю. Улицы были пустынны, и казалось, что город вымер. На самом деле в подобный час люди ещё нежились в своих кроватях, хотя всё же некоторые из них выползли, чтобы задёрнуть шторы, после чего опять же ютились под одеялом. Если взглянуть в окна этого серо-зелёного здания на краю днём и вечерами шумной автострады, то можно в них увидеть пестреющие шторы, и только на самом верху небоскрёба вместо штор видны глаза. Большими глазами малыш влюблено и преданно созерцал восходящее солнце.

Зрачки этого малыша сузились до размеров пылинки. Казалось, подует ветерок сквозь оконную щель и они, потанцевав на синеве радужной оболочки, улетят странствовать по миру. Солнце плясало на волосах мальчика, нещадно светя ему в лицо лучами. Но этот карапуз и не думал морщиться. Он едва стоял на ногах, но это ничуть не мешало ему сжать свои коралловые губы в тонкую полоску. Вдруг он покачнулся и, не удержавшись на ножках, упал на свою кровать. Вот тогда он и заметил солнечный зайчик, пляшущий на его синих обоях.

Этот маленький клубочек света, этот непрошенный гость беззастенчиво прогуливался по стене. Малыш был очарован. Он так улыбался своим двузубым ртом, что казалось, будто с этим крошечным кусочком солнца в его маленькую комнатушку проникло само счастье, всё прошлое время прятавшееся за горизонтом, по ту сторону планеты, напросившись в гости к другим людям. А мальчик зачарованно наблюдал этот причудливый танец и время от времени улыбался.

Когда же он подрос, окреп до того, что уже не падал и не спотыкался при ходьбе, он научился подходить всё ближе к посланникам солнца, позже начал пытаться ловить эти блики счастья, но каждый раз солнечный зайчик был неуловим для его рук. Он ускользал, игриво убегал от малыша. Мальчик хмурился и продолжал с ожесточением ловить настырного светящегося зайца. Дело всегда заканчивалось отчаянной барабанной дробью рук по стенке.

Шли годы.

От этого мальчика не ускользало ничего: ни мельчайшие детали и тонкости, ни влюблённые взгляды встречных девушек, ни мелкие шрифты в рекламе и на упаковках; кроме солнечных зайцев. И пусть он уже не бегал за ними, сломя голову, но каждый раз провожал этот лоскуток солнца преданным взглядом. Он тихо злился, когда этот самый заяц, ушастый посланник дня, гулял не по нему. Он же понимает этот клочок, любит его. А они… Они морщатся от солнца, как от просроченной еды. С год назад просроченной.
Свою страсть к солнцу он всегда скрывал, но отрицать и не собирался. Он никогда не закрывал шторы, ни на работе, ни дома. И пусть жена злилась на него по утрам, и пусть ей всё же удалось уговорить его купить и повесить шторы. Но задёргивать их, особенно по утрам, она не смела. И пусть она морщилась, закрывала лицо подушкой, уходила в другую комнату, утреннее солнце было неприкосновенно.

Сидя в своём кабинете, спиной к дневному солнцу за дубовым столом, он меланхолично наблюдал за солнечным зайчиком. Он даже не задавал себе вопроса, почему он смотрит. Он наблюдал, любовался солнцем почти бессознательно. А сейчас ни для кого его не было. Он был наедине с солнцем. И пусть он уже не был так предан этому, как раньше, он всё равно был очарован этим желтоватым бликом света.

Да, жизнь научила его разочарованию. И та, единственная, которая однажды не поморщилась от солнца, теперь прячется от света каждое утро. И он сам, всё время прежде ловивший этих нестандартных зайцев уже и не думает о то, чтобы присвоить солнце себе. Пусть оно просто будет. Пусть светит. Ему и другим. Всем. Солнечный зайчик на пару секунд задержался на его ладони. И не стоит ловить солнце. Оно само придёт, посветит.

---

А может стоит забыть, забросить?
всё это сочинительство всмысле.
не знаю.
глупо как-то.

---

устаю жутко, еле нахожу время для сна:\

---

Вика любит ролинг стонз.

---

и вечно все мои беды из-за того, что я не вру.
просто не умею врать.

---

дерьмо.

---

Завтрашний день обещает быть фееричным..)

---

я явно черезчур увлеклась Ремарком.
ибо получается вот такое-

Август 1944 года.

Я лежу на этой вязкой земле, голова вся в земле, почти не дышится. Вдавливая себя всё сильнее в землю, судорожно рву маленькие травинки. Никого вокруг уже нет. Всё тревожно затихло. Эта тишина внушает отвращение и ужас, заставляя сердце всё сильней колотиться по рёбрам. Вокруг только эти чёртовы арийцы со своей стальной выправкой впереди и следы от уже затихших взрывов. И почему я не умер? Зачем я извивался под пулями, не побежал с гранатой под танки, и на моём месте не осталось воронки наподобие той, в которой я сейчас лежу? Трус я, трус. Это была простая, быстрая смерть. Чего-то подобного у меня, скорее всего, уже не будет. Я сжимаю изо всех сил окровавленными руками свой жестяной крестик настолько, что он немного прогибается и впивается мне в руку. Когда мысли не дают покоя, причини себе боль и отвлекись. Ну, убейте же меня! Но они, эти твари, такой милости мне не окажут, нет. Они прекрасно знают, что я полностью безоружен.

В мой нос утыкаются грязные пыльные сапоги. «Пропал» - проносится в моей голове. Я теряю сознание. Последним, что я видел, была смазливая улыбающаяся рожа фашиста. Будь ты проклят, сволочь!

Допрос помню смутно. Хотя эти гниды меня больше били, чем спрашивали, после чего, как спесивого щенка, бросили на рыхлую землю. Она настолько холодная, что я изо всех сил прижимаюсь к ней телом, чтобы освежиться. Меня уже ничего не может спасти. Последнюю мою надежду, мой погнутый окровавленный крестик, забрали фашисты. Я ещё крепче прижимаюсь к земле. Она настоящая, русская, несмотря на немцев вокруг. Матушка, пожалуйста, спаси! Помоги! Пусть я умру во сне от всех этих побоев, или лучше просто проснусь в своей родной деревеньке и вся эта война, со всеми её омерзительными ужасами окажется лишь страшным сном. Как тот леший, который приснился мне в детстве. Я молю всё вокруг о чудесах и смерти и в этой мольбе засыпаю.

Утром я обнаружил, что чуда не случилось. Мне ничто не помогло из всего того, во что я верил чуть ли не с рождения. Сквозь обрывки фраз, доносившихся до меня, я сообразил, что меня расстреляют. Несчастные партизаны «напали» на бедненьких немцев. Вот какое чудо принесла мне родная земля. Она сделала мою смерть более быстрой, почти мгновенной, забрав попутно ещё несколько родных жизней. Разве это-любовь? Лучше помучаюсь я, чем уйдут другие. Хотя… здесь больше лжи, чем правды, в моих словах. На самом деле я готов сказать спасибо за такую быструю смерть, а другие…они всё равно бы умерли. Это война, а на войне умирают все. А я перед смертью увижу родные, живые настоящие русские лица. Спасибо за это, земля и небо! В последнее время вы впитали в себя так много крови и страданий, что уже больше не можете быть милосердными. Для нас, солдат. А этих начальников в их просторных кабинетах вы ох как, небось, опекаете! Они не слышат наших воплей, криков, взрывов. Вместо этого они слушают классическую и не очень музыку. Только отмечают с едва заметными вздохами территории на картах. Новые границы. Для них война протекает бесшумно. Они просто тратят деньги на неё. Да и людей. Самоотчистка планеты. Их она уже не затронет. А меня затронула. Она затронула меня до такой степени, что я уже точно знаю, кто сегодня умрёт. Уже почти сейчас.

Меня выводят на кусок земли. Когда-то он был поляной. Сейчас на ней уже почти совсем нет травы, и она вся покрыта воронками и засохшей кровью. Откуда-то медленно выводят этих самых партизанов. Что ж, посмотрим, кого мне матушка-земля прислала. Я бегло оглядываю людей, пока мои глаза не натыкаются на что-то знакомое. Приглядываюсь. Родинка на щеке и такие родные глаза помогают мне вспомнить. Вася. Брат. Василий. Будь ты проклята, земля! Его-то за что? Хотя…ты и так уже проклята. Ты всасываешь в себя всю нашу кровь, закусывая её всем нашим страхом, отчаянием и нашей болью. Васю я не видел с тех пор, когда ушёл в армию. Что он здесь делает? Да, вопрос глуп, но он слишком юн для войны, он не может и не должен умереть! Он же всегда был для меня таким весёлым, добрым и родным. Вдруг он резко поднимает глаза, и я вижу в них мелькнувшую тень узнавания. Он вздёргивает голову, и такая родная широченная улыбка расползается по его родному испачканному лицу.

Фашист бегло взглянул на него и толкнул его вперёд. Он оказался первым в очереди. В очереди за смертью. Мои глаза полностью закрыли слёзы. Когда я последний раз плакал? Давно. Кажется, когда узнал, что нашу деревню разбомбили и никого в живых не осталось. Солгали, остались. Только вот узнал я это поздно. Уже скоро и не останутся. Выстрел. Я падаю на землю, мне уже ничего не важно. Этой проклятой земле я подставляю своё уже бездушное тело. Она меня убила первой. Меня поднимают и ставят на ноги. Я изо всех сил сжимаю ещё тёплую руку брата. Мы с тобой встретимся, да. Совсем скоро.






наверное напишу продолжение, хотя пока точно не знаю.

---

Надо худеть.
Вешу 46, а хочу 43 хотя на самом деле хочу 40
надо.
а ещё бы выспаться и перепечатать рассказов бы не помешало.

---

Дримфлэш прошёл отлично.
народу было много, но где-то треть точно меня знала.
я знала только половину этой самой трети).
приятно то как!
фотографий было много, но у меня в силу ноутбука нет никакого фотошопа, а в пэйнте я не хочу).
некоторые из фоток пойдут на диплом, после которого я стану профессиональным фотографом).

---

ночью ко мне пришло несколько идей для новых рассказов.
старые удалились, имхо ноутбук-это злое зло, хаотично проводящее самоотчистку.
ещё надо бы перепечатать с тетрадей по мхк, химии, биологии и французскому уженаписанные рассказы и перерисовать этюды.
ух.
а ещё мне на этой неделе нужно вместить 20 человек, которые друг с другом не знакомы или их не выносят, ну и курсы конечно.
уф.

---

ног отвааааливаются.
а погуляла отменно).
фотосет тоже ничего.
2586 фотографий я сделала.
посмотрю утречком).

---

не думала, что это случится).
я подсела на сериал.
он офигенныыыыыыыыый).
ох.ух.арарар.
лео
и плевать на всяких там питттов и деппов